ОТРАЖЕНИЕ ЛИНГВОКУЛЬТУРНОЙ СИТУАЦИИ В ПРОФЕССИОНАЛЬНОМ ДИСКУРСЕ Ю. М. ЛОТМАНА КАК ЭЛИТАРНОЙ ЯЗЫКОВОЙ ЛИЧНОСТИ
REFLECTION OF LINGUOCULTURAL SITUATION IN PROFESSIONAL DISCOURSE OF YU. M. LOTMAN AS AN ELITIST LANGUAGE PERSONALITY
Л. М. Салимова
L. M. Salimova
В статье рассматривается профессиональный дискурс выдающегося филолога и культуролога Ю. М. Лотмана, представленный в «Беседах о русской культуре» – труде, в котором наиболее ярко проявилась элитарность языковой личности автора. Предлагаемый лингвокультурологический подход позволяет выявить характерные черты лингвокультурной ситуации в России к. XVIII – к. XX вв. Одной из важнейших тенденций развития современной лингвокультурной ситуации следует признать ее влияние на профессиональный дискурс носителей языка.
The article deals with professional discourse of a prominent philologist and cultural specialist Yu. M. Lotman presented in «Dialogues on Russian culture», a work that most clearly manifested elitism of the author’s linguistic identity. Proposed linguocultural approach allows to identify traits of linguocultural situation in Russia in XVIII — XX centuries. One of major trends in the modern linguocultural situation development should acknowledge its impact on native speakers professional discourse.
Ключевые слова и фразы: лингвокультурология, лингвокультурная ситуация, элитарная языковая личность, профессиональный дискурс.
Key words: Cultural linguistics, linguocultural situation, elitist language personality, professional discourse.
Ю. М. Лотман (1922 – 1993) – ученый с мировым именем, основатель и глава Московско – Тартуской семиотической школы, автор литературоведческих и культурологических работ. Профессиональный дискурс Лотмана сформировался под влиянием его научных интересов, связанных с изучением истории русской литературы и русской культуры, художественного текста, и находит отражение во всех произведенных им текстах. Наибольший интерес, на наш взгляд, вызывает изучение профессионального дискурса, представленного не в сугубо научных трудах, ориентированных на узких специалистов, а в тех, чье предназначение – популяризация научных идей среди носителей всех типов речевой культуры. В этом случае особенности профессионального дискурса обусловлены целеполагающими факторами, прежде всего – необходимостью обеспечить такую трансляцию текста, при которой будет достигнуто максимально адекватное восприятие текста реципиентом. Именно элитарная языковая личность обладает способностью продуцировать тексты различной стилистической принадлежности, востребованные в той или иной ситуации общения и направленные на разные виды аудитории. Отметим, что Ю. М. Лотман ярко продемонстрировал сформулированное качество в «Беседах о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века)» [2, 1997].
Среди способов достижения цели популяризации науки, или «сближения» автора и читателя, следует особо выделить отражение лингвокультурной ситуации, понимаемой как процесс взаимоотношений языка и культуры в определенный период времени в определенном регионе, в профессиональном дискурсе, представленном в тексте.
Лингвокультурная ситуация, обнаруженная в «Беседах о русской культуре», имеет свои особенности, связанные с содержанием произведения и допускающие условного разделения на два пласта. Первый представляет собой присутствие в тексте примет лингвокультурной ситуации, сложившейся в России к. XVIII – XIX вв., а второй – представление лингвокультурной ситуации, современной Лотману. Элитарная языковая личность автора выступает в тексте своего рода «проводником» лингвокультурной ситуации, знакомой ему.
Среди основных особенностей лингвокультурной ситуации к. XVIII – XIX вв. можно выделить, во-первых, употребление устаревшей лексики (историзмов и архаизмов), например, «утеха» в значении «развлечение, удовольствие, забава» («живым воплощением ее (жажды наслаждения – Л. С.) стал Григорий Потемкин с его титанической мужской силой и неистощимым влечением ко все новым и новым утехам» [2, 1997: 214]), «баталия», понимаемое как «сражение» («отец Неплюева был ранен в баталии со шведами под Нарвой и вскоре умер, оставив жену и малолетнего сына» [2, 1997: 233]), «казнокрадство», соотносимое с современным «обкрадыванием государства, расхищением государственных средств и имущества» («в последующие десятилетия они проявят себя одновременно просвещением и казнокрадством (В. Н. Татищев) или бескорыстием и жестокостью (как Неплюев)» [2, 1997: 239]), «дюжинный» в позабытом значении «средний, обычный», «подьячий» – «мелкий чиновник в суде» или «делопроизводитель, писец» [4, 1997: 13-14] («вначале судьба Аврамова развивалась по дюжинным путям рядового московского подьячего» [2, 1997: 333]) и др.
Далее, следует обязательно упомянуть подробное описание ключевых для описываемого времени концептов (без упоминания Лотманом термина, получившего в настоящее время широкое употребление): «Чин» («… слово это … стало обозначением важнейшей особенности русской действительности…» [2, 1997: 33], «… некая узаконенная фикция, слово, обозначающее не реальные свойства человека, а его место в иерархии» [2, 1997: 33]), «Бал» («бал оказывался, с одной стороны, сферой, противоположной службе – областью непринужденного общения, светского отдыха, местом, где границы служебной иерархии ослаблялись» [2, 1997: 91], «с другой стороны, бал был областью общественного представительства, формой социальной организации, одной из немногих форм дозволенного в России той поры коллективного быта» [2, 1997: 91]), «Карточная игра» («… карты и карточная игра приобретают в конце XVIII – начале XIX века черты универсальной модели – Карточной Игры, центра своеобразного мифообразования эпохи» [2, 1997: 136]), «Дуэль» («дуэль представляет собой определенную процедуру по восстановлению чести и не может быть понята вне самой специфики понятия «честь» в общей системе этики русского европеизированного послепетровского дворянского общества» [2, 1997: 164]) и т. п.
Наконец, приметой лингвокультурной ситуации становится обращение к прецедентным для жителей той эпохи феноменам различного происхождения, в первую очередь – литературного и исторического: например, прецедентное имя английского писателя Бульвера-Литтона и принадлежащий его перу, ставший прецедентным текст романа «Пелэм, или Приключение джентльмена», знание о котором необходимо для правильного восприятия явления «русского дендизма» («роман Бульвера-Литтона, являющийся как бы беллетризованной программой дендизма, получил распространение в России» [2, 1997: 126], «… какова бы ни была природа приводимого ниже случая, он представляет собой пример непосредственного влияния «Пелэма» на русское щегольское поведение…» [2, 1997: 126], «… Пушкин разыгрывает сцену по рецептам лондонского денди, заменяя лишь снобизм одежды гастрономическим» [2, 1997: 127]), высказывание А. С. Пушкина «птенцы гнезда Петрова», ставшее прецедентным и проходящее рефреном через все произведение Ю. М. Лотмана как условное обозначение принципов и деятельности отдельных представителей XVIII в. («»Птенцы гнезда Петрова» уходили, их место занимали временщики или вольтерьянцы-просветители, щеголи или бунтари-руссоисты, внуки соратников Петра и отцы декабристов» [2, 1997: 243]), ситуация «Самоубийство как выражение жизненной позиции», сложившаяся в обществе в к. XVIII в. в связи с философскими размышлениями о праве человека распоряжаться своей жизнью и воспринимаемая в описываемый период в качестве прецедентной («… явилась подлинная эпидемия самоубийств, охватившая в XVIII веке Англию, Францию и Америку, а затем, с некоторым опозданием, Германию и Россию» [2, 1997: 215], «… попытки самоубийства на этой почве сделались в те годы явлением, которое, в отношении к общему составу «книжной» молодежи, можно считать массовым» [2, 1997: 217]) и т. д.
В «Беседах о русской культуре», наряду с лингвокультурной ситуацией заявленного в подзаголовке периода, нашла отражение и лингвокультурная ситуация, современная автору. В рамках данной статьи обозначим лишь некоторые ее характерные черты. В первую очередь это несомненное сближение с разговорной речью, что выразилось в таких моментах, как:
1) в стилистическом плане – в открытом присутствии авторского начала, т. е. в выражении собственного мнения, демонстрации эмоциональности, подчеркнутой публицистичности, что вполне допустимо, так как «экспрессивные средства лучше способствуют выражению содержания, общению в научной сфере и благодаря этому делают более убедительными и ясными доказательства, подчеркивают важные моменты высказывания, более точно выражают оценку автора описываемых явлений…» [3, 2013: 170]. Приведем несколько примеров из текста Ю. М. Лотмана: «Настроение, видимо, было ужасное, и в столицу ехать не хотелось» [2, 1997: 144], «однако не исключено, что Зарецкий определил дистанцию между барьерами менее чем в 10 шагов» [2, 1997: 171], «возникает, однако, вопрос: почему все-таки Онегин стрелял в Ленского, а не мимо? Во-первых, демонстративный выстрел в сторону являлся новым оскорблением и не мог способствовать примирению. Во-вторых, в случае безрезультатного обмена выстрелами дуэль начиналась сначала, и жизнь противнику можно было сохранить только ценой собственной смерти или раны, а бретерские легенды, формировавшие общественное мнение, поэтизировали убийцу, а не убитого» [2, 1997: 174], «итак, может показаться, что традиция классицизма или продолжалась без перерыва (Франция), или была реставрирована в сравнительно неизмененном виде (Россия, Германия). Такое заключение было бы весьма ошибочным» [2, 1997: 182], «где, кроме аустерлицкого поля, младший офицер мог увидать плачущего императора?» [2, 1997: 192] и т. д.;
2) в лингвистическом плане – в использовании разговорных средств, в употреблении иноязычной лексики, представленной в современном языке, в расширении сочетаемости отдельных слов, в построении парцеллированных конструкций, в обращении к конструкциям, имеющим вставной характер: «Тимофей фон Бок, имея в виду павловские замашки Александра I, писал…» [2, 1997: 193], «команды профессиональных игроков, прикидывавшихся случайно съехавшимися путешественниками, буквально пускали по миру простоватых помещиков, юных офицеров, случайно попавшихся в их сети» [2, 1997: 159], «не все разделяли эти экстремальные мысли, но породившая их гипертрофия личности была чертой эпохи» [2, 1997: 215], «прежде всего, смерть вносила истинный масштаб в карьерные и государственные ценности» [2, 1997: 229], «у Аврамова, казалось бы, корни те же. И тем более заметна контрастность этих двух личностей» [2, 1997: 243]. Здесь следует добавить, что многочисленные вставные конструкции, «рассыпанные» по всему тексту, ярко характеризуют и языковую личность самого автора, поскольку «чем большую роль в жизни человека играет интеллектуальный труд, тем многояруснее и разветвленнее становятся его умственные операции, тем менее удовлетворяет его однолинейное изложение мысли» [2, 2008: 14]: «условия дуэли Пушкина и Дантеса были максимально жестокими (дуэль была рассчитана на смертельный исход), но и условия поединка Онегина и Ленского, к нашему удивлению, были также очень жестокими, хотя причин для смертельной вражды здесь явно не было» [2, 1997: 170], «война в общей системе культуры наполеоновской эпохи была огромным зрелищным действом (конечно, не только и не столько им)» [2, 1997: 185]. Показательны также редкие примеры нарушения отдельных норм языка: «Иван Неплюев, который будет предметом нашего внимания, родился, как это следует из его собственной обширной автобиографии…» [2, 1997: 233] и т. п.;
3) в культурологическом плане – в упоминании в тексте прецедентных имен и прецедентных текстов, являющихся таковыми для наших современников: «Так, например, один из замечательных «Колымских рассказов» Варлама Шаламова начинается словами…» [2, 1997: 14], «Марина Цветаева в стихотворении «Генералам двенадцатого года» писала…» [2, 1997: 225], «вопрос этот привлек внимание только Анны Андреевны Ахматовой, высказавшей ряд очень интересных предположений» [2, 1997: 371] и др. Примечательно, что в данном случае мы можем говорить о присутствии в тексте прецедентных феноменов исключительно литературного происхождения, что обусловлено, полагаем, желанием актуализировать имеющиеся у читателей знания или провести литературные параллели.
В профессиональном дискурсе Ю. М. Лотмана, на наш взгляд, лингвокультурная ситуация нашла отражение в той мере, в какой это представлялось необходимым автору для достижения цели «Бесед о русской культуре» – знакомства широкого круга читателей с той эпохой в развитии русской культуры, которую по праву называют «золотой». Мы обратили внимание на то, что элитарная языковая личность, ориентируясь в продуцируемом тексте на информационные потребности предполагаемого адресата, постоянно помнит о его возможной принадлежности к иным типам речевой культуры и при этом демонстрирует способность контролировать использование речевых средств, оцениваемых в современном языке как «отрицательные», «сниженные».
Таким образом, на основе анализа текста «Бесед о русской культуре» можно обнаружить, что отражение лингвокультурной ситуации в профессиональном дискурсе Ю. М. Лотмана является, с одной стороны, данностью, на которую следует обращать внимание исследователю, а с другой – необходимостью, продиктованной стремлением создать читателю условия, способные обеспечить наиболее комфортное и эффективное восприятие научной (в данном случае – культурологической) информации. В целом же следует признать, что современная лингвокультурная ситуация оказывает безусловное влияние на профессиональный дискурс носителей русского языка.
Литература
- Амосова Н. В. Причины появления включенных конструкций в устнопорождаемой речи // Филологические науки. Вопросы теории и практики. – 2008. – № 1 (1): в 2-х ч. –Ч. 2. – С. 13-15.
- Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века). – СПб.: Искусство-СПБ, 1997. – 399 с.
- Скрипак И. А. Экспрессивный синтаксис в текстах научного дискурса // Филологические науки. Вопросы теории и практики. – 2013. – № 4 (22): в 2-х ч. –Ч. 2. – С. 170-173.
- Словарь устаревших слов: по произведениям школьной программы / Сост. Н. Г. Ткаченко, И. В. Андреева, Н. В. Баско. – М.: Рольф, 1997. – 272 с.
Салимова Лира Марселевна – кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка и методики его преподавания Башкирского государственного университета, г. Уфа.