Насунова Е.О.,
студентка 5 курса кафедры германской филологии
филологического факультета КГУ,
научный руководитель Богрданова Т.Н.,
к.ф.н., доцент кафедры германской филологии
Калмыцкого государственного университета,
г. Элиста
Особенности лексики, комментируемой в британских переводах русской народной сказки
При переводе сказок, отмечает Т.А. Казакова, «освоение чужого сказочного пространства сопровождается значительными смысловыми и образными потерями». В связи с этим подчеркивается, что в принципе следует различать переводы, «предназначенные для широкого распространения», и переводы, сделанные, например, для исследователей фольклора; в первых обычно «преобладает совмещение традиций и использование значительного числа сказочных формул и понятий переводящей культуры»; во вторых перевод осуществляется как можно точнее, что, по ее мнению, «отягащает переводной текст». [5, 2006:320]
М. Тимочко также подчеркивает, что перевод традиционного текста — сложная и особая задача: традиционный текст, глубоко отражающий фольклорную культуру и знание, является неблизким и непонятным рецепторам перевода по его семантическим коррелляциям и стилистическим приемам. Поэтому перевод такого текста часто насыщен дополнительной информацией, которая составляет необходимый «метатекст» для объяснения культурных и лингвистических элементов». Поскольку каждый художественный текст ссылается на другие тексты и в некотором смысле является «переписыванием», перевод считается особой формой переписывания, и переводчик фольклорного текста не только переписывает его на другом языке, но и должен как бы заново писать текст для читателей перевода. [9, 1995:16-18; цит. по 6, 2012:194]
Фольклор и сказка, в частности, как известно, являются квинтэссенцией национального духа и народного характера и тесно ассоциируются с лексикой и ее особым разрядом, обозначаемым как культурно-специфическая, фольклорно-этнографическая лексика, или фольклоризмы. Именно этот разряд лексики представляет особую проблему при передаче сказки на иностранные языки, так как не имеет эквивалентов в переводящем языке и, как правило, заимствуется и комментируется, т.е. с переводоведческой точки зрения это — комментируемая лексика. Переводчики, таким образом, выступают проводниками в новый для читателя фольклорный мир, что в полной мере касается прежде всего ранних переводов. К примеру, «Русские народные сказки» (Russian Folk—tales, 1873) Вильяма Рольстона (William Ralston Shedden Ralston; 1828-1889) [1, 1994; 4, 2012], по существу первая серьезная попытка наиболее полно представить английскому читателю русскую сказку как яркое и своеобразное явление, представляет собой лингвострановедческий справочник русского национального характера и русской сказки. Комментарий переводчика, по возможности неукоснительно следующего оригиналу, не ограничивается в данном случае переводом и пояснением культурно-специфической лексики, а включает более пространные экскурсы в русскую фольклорную традицию, с которой тесно связана комментируемая лексика.
Свой труд по русской сказке британский фольклорист и переводчик посвящает памяти А.Н. Афанасьева, которого глубоко уважал и ценил, и из сборника которого он переводит большую часть сказок (всего 51), помимо краткого пересказа многих других. Полезный и интересный прежде всего для специалистов по фольклору и славянской филологии, перевод Рольстона носит во многом академический (научный) характер, что вполне очевидно при знакомстве с содержанием книги, построенной как общее введение в фольклорный мир русской культуры. Она включает подробные комментарии, в которых затрагиваются теоретические вопросы фольклористики и рассматриваются возможные источники тех или иных распространенных сказочных сюжетов и их параллели в сказочном фонде европейских и неевропейских народов. При этом автор ставит перед собой задачу — рассмотреть русскую сказку и показать, «в каких аспектах она отличается в наибольшей степени от рассказов подобного типа», более привычных для английского читателя. [3, 2010:104]
Для вводной, первой главы отбираются истории, содержащие либо наиболее яркие описания жизни в русской деревне, либо наиболее иллюстративные в отражении русского характера и темперамента. Это — рассказы о сватовстве, смерти, похоронах и причитаниях по покойному, анекдотические рассказы о женщинах, сказки о глупцах и т.д. Основное внимание (главы 2, 3, 4) уделяется «мифологической» (волшебной) сказке как категории сказок, превалирующей в России: «русские сказки именно этого типа, в отличие от фольклорной прозы, повествующей о событиях повседневной жизни (особенно юмористического характера), обладают большей индивидуальностью, в сравнении с такими же западноевропейскими сказками». Именно эти волшебные сказки дают представление о свойствах, придающих неповторимость «мифическим» существам, сверхъестественным персонажам, характерным, с точки зрения Рольстона, для славянского сказочного мира: Змею, Кощею Бессмертному и Морскому царю, самым выдающимся мужским представителям темных сил, бабе яге и ее ближайшей родственнице – ведьме, женским персонажам, воплощающим зло. Кроме главных темных сил в них действуют такие достаточно неожиданные для английского читателя персонажи, как Одноглазое лихо, Горе; Пятница, Среда и Суббота, женские духи; Леший, лесной дух; совершенно замечательный персонаж Морозко и другие. Своеобразие других сказок, также включенных в сборник, автор видит в уникальном характере и свойствах волшебных предметов, таких как, например, куколки и вода (живая и мертвая, прибавляющая и отнимающая силы). В двух заключительных главах книги содержится перевод сказок о мертвецах, отличающихся от традиционных европейских, в частности английских, сказок такого типа своим вампиризмом, и легенд, подразделяющихся на рассказы о святых и истории о нечистой силе. [3, 2010:105] Все эти сказки и легенды переводятся практически полностью, согласно принципу возможно более точной передачи буквы и духа оригинальных текстов, в подробных комментариях пояснительного или дополняющего характера нередко в сравнительном плане приводится краткое содержание других параллельных сказочных текстов.
Очевидно, что русские сказки и легенды в переводе Рольстона служат иллюстративным материалом к его пространным комментариям. Приведем пример:
1 There is a good deal of social life in the Russian villages during the long winter evenings, and at some of the gatherings which then take place skazkas are told, though at those in which only the young people participate, songs, games, and dances are more popular. The following skazka has been selected on account of the descriptions of a vechernitsa, or village soirée, and of a rustic courtship, which its opening scene contains. The rest of the story is not remarkable for its fidelity to modern life, but it will serve as a good illustration of the class to which it belongs—that of stories about evil spirits, traceable, for the most part, to Eastern sources. [8, 2007:24]
(Длинными зимними вечерами жизнь в русской деревне достаточно оживлена, и на некоторых из посиделок рассказывают и сказки, хотя там, где участвует только молодежь, предпочтение отдается песням, играм и танцам. Следующая сказка была выбрана (речь идет о сказке «Упырь» — прим. наше), поскольку она содержит описания вечерницы, или деревенской вечеринки, а также деревенского ухаживания в самом ее начале. В остальном она не отражает современной жизни деревни, хотя и представляет собой замечательный образец той группы сказок, к которой принадлежит, т.е. историй о злых духах, которые большей частью имеют восточное происхождение (перевод здесь и далее — наш).
Это типичный пример общего комментария к сказке, которую Рольстон далее приводит в своем переводе. В этом же отрывке находим транскрипцию лексемы vechernitsa, с ее последующим пояснением в тексте. Следует заметить, что такого рода заимствованная лексика регулярно появляется в общих комментариях, чаще всего она дается в транскрипции и поясняется в тексте. Приведем еще один пример:
2 From the stories contained in what may be called the “chap-book literature” of Russia, I have made but few extracts. It may, however, be as well to say a few words about them. There is a Russian word lub, diminutive lubok, meaning the soft bark of the lime tree, which at one time was used instead of paper. The popular tales which were current in former days were at first printed on sheets or strips of this substance, whence the term lubochnuiya came to be given to all such productions of the cheap press, even after paper had taken the place of bark. [8, 2007:6]
(Что касается историй, содержащихся в так называемых русских «дешевых изданиях», я практически их не использовал, но, пожалуй, следует сказать несколько слов о подобной литературе. Есть в русском языке слово «луб», уменьшительная форма которого — «лубок», оно означает мягкое подкорье липы, которое использовали одно время в качестве бумаги. Популярные истории, получившие распространение в прошлом, вначале появлялись на лубочных листах, в связи с чем термин «лубочная литература» стал относиться к подобного рода дешевым изданиям, даже и тогда, когда для печатания стала использоваться бумага).
Заметим, что этот пример, в частности, может служить наглядной иллюстрацией того, как скрупулезно автор входит в мельчайшие детали своего изложения. Примечательно, что вначале в качестве пояснения предлагается функциональный эквивалент chap-book — дешевое издание народных сказок, преданий, баллад (Яндекс.Словари); затем приводится русская лексика в транскрипции и следуют дополнительные пояснения относительно ее происхождения и словообразования. Сравним с толкованием словарей:
ЛУБ, лубок муж. (луп, лупить) вообще, подкорье, исподняя кора, покрывающая блонь; особ. липовое, идущее на кровли (под тес), на мочала, а с молодых лип на лыко; лубок — народная картинка, произведение графики (преимущественно печатной), отличающееся доходчивостью образа и предназначенное для массового распространения. Лубку свойственны простота техники, лаконизм изобразительных средств; ЛУБОЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА (РУССКАЯ) — в более узком и основном смысле литература так наз. «лубочных картинок», рассчитанных на широкое массовое потребление. Слово «лубочный» происходит, по мнению большинства исследователей, от лубков, липовых досок, с которых первоначально печатались многие картины. (Яндекс.Словари)
В самих переводных текстах сказок также содержатся подобные фольклоризмы, которые, как правило транскрибируются и выделяются в тексте курсивом и комментируются либо в тексте, либо в затекстовой сноске.
Приведем примеры:
3 The girls used to assemble in some cottage, bake pampushki, and enjoy themselves for a whole week, or even longer. (The Fiend, p.24)
…соберутся девки в одну избу, напекут пампушек и гуляют целую неделю, а то и больше. (Упырь с.70)
В затекстовой сноске следует пояснение к выделенному слову: Cakes of unleavened flour flavored with garlic. Ср. Пампушка — украинская маленькая сдобная булочка из дрожжевого теста. (otvet.mail.ru›question/48661940)
4 “If that’s the case,” answers the old man, “there’s no use in wearing out your legs. Jump up on to the polati.” (The Hasty Word, p.370)
«Коли так, — отвечает старик, — нечего и ног ломать, полезай на полати». (Неосторожное слово, с.170)
В затекстовой сноске следует пояснение к выделенному слову: The sleeping-place. Ср. 1 Нары для спанья, устроенные под потолком, между русской печью и стеной избы (slovari.yandex.ru).
Очень часто заимствованная лексика содержится в сноске как пояснение к переводу в тексте. Приведем примеры:
5 “Who are you, and why do you thank me?” asks Petrusha.
“I am the Devil. (The Awful Drunkard, p.47)
«Кто ты таков и за что благодарствуешь?» — спрашивает Петруша. «Я дьявол… «. (Горький пьяница http://www.bibliotekar.ru/rusAf/13.htm)
К слову Devil следует комментарий в сноске: The word employed here is not chort, but diavol. (Слово в оригинала не черт, а дьявол)
6 In the parish of St. Nicholas there lived a Pope. This Pope’s eyes were thoroughly pope-like. (The Priest with the Greedy Eyes, p.355)
В приходе святого Николы жил один поп. У этого попа глаза были самые поповские. (Поп — завидущие глаза http://www.bibliotekar.ru/rusAf/13.htm)
К слову pope-like следует комментарий в сноске: Popovskie, from pop, the vulgar name for a priest. (Поповские образовано от поп, стилистически сниженное слово, обозначающее священника)
7 Now the Pope had a few biscuits in his cassock, and the companion he had picked up had a couple of small loaves. (The Priest with the Greedy Eyes, p.355)
У попа было в рясе немного сухариков, а у принятого товарища две просвирки. (Поп — завидущие глаза http://www.bibliotekar.ru/rusAf/13.htm)
К словосочетанию small loaves следует комментарий в сноске: The prosvirka, or prosfora, is a small loaf, made of fine wheat flour. It is used for the communion service, but before consecration it is freely sold and purchased. Ср. ПРОСВИРА ж. просвирка, церк. просфора. В православном богослужении: маленький круглый белый пресный хлебец (slovari.yandex.ru vedu.ru›, expdic/27537/)
8 So she went to the gathering; the Fiend was there already. (The Fiend, p.26) Приходит она на вечерницу, а нечистый уже там. (Упырь, с.71)
Слово Fiend поясняется в сноске: The Nechistol, or unclean. (Chisty= clean, pure, &c.). Ср. Злой, нечистый дух. См. Диавол. (slovari.yandex.ru)
Среди комментируемой лексики встречаются и идиомы, которые также дополнительно проясняются в сносках:
9 “No, no, neighbor!” says he. “If you’re always going to treat me to promises, there’ll be no getting anything out of you. I don’t like such joking; I’ll pay you out well for it!” (The Fool and the Birch-Tree, p.64)
(treat me to promises): Zavtrakami podchivat = to dupe; zavtra = tomorrow; zavtrak = breakfast.
«Нет, земляк, коли все будешь завтраками потчевать, так с тебя никогда не получишь. Я шутить-то не люблю, живо с тобой разделаюсь!» (Дурак и береза, с.129)
10 The Russian merchant had nothing to turn to—he was left as poor as a rat. (The Cross-Surety, p.40)
(as poor as a rat): The Russian expression is gol kak sokòl, “bare as a hawk.”
Нечего было делать русскому купцу — остался гол как сокол… . (Крест-порука, с.182)
Итак, в заключение отметим, что смысловые и образные потери, неизбежные при переводе таких традиционных текстов как сказки, частично компенсируются за счет переводческого комментария. Переводчик наиболее ранних переводов в литературной традиции контактирующих языков, как, например, Вильям Рольстон, выступает проводником в мир незнакомой для рецептора фольклорной традиции. Сборник переводов Рольстона действительно насыщен дополнительной информацией, знакомящей англоязычного читателя (прежде всего специалиста) с народной культурой России XIX в., во многом далекой и малознакомой для рядовых читателей. По существу, вся книга представляет собой лингвострановедческий справочник русского национального характера и русской сказки. Комментарий переводчика, по возможности неукоснительно следующего оригиналу, не ограничивается в данном случае переводом и пояснением культурно-специфической лексики, а включает более пространные экскурсы в русскую фольклорную традицию, с которой тесно связана комментируемая лексика. Транскрибируемые фольклоризмы, как правило, регулярно встречаются и в общих комментариях к переводам сказок и в самих английских параллельных текстах, поясняемые в тексте или в затекстовой ссылке. Визуальная «бикультурность» английского текста, испещренного включениями из русского языка, отражает и его погруженность в «переписываемую» фольклорную традицию.
Литература
1 Алексеев, М.П. Левин, Ю.Д. Вильям. Рольстон — пропагандист русской литературы и фольклора. М.: Наука, 1994.
2 Афанасьев А.Н. Русский народ. Полная иллюстрированная энциклопедия. Сказания, легенды и притчи. М.: «Эксмо», 2005. http://www.bibliotekar.ru/rusAf/
3 Богрданова, Т.Н. Русская сказка в английской традиции перевода // Вестник Московского университета. Серия 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация, № 1, 2010. C. 103-113.
4 Bogrdanova, Tatiana. 2012. «Russian Folk Tales for English Readers: Two Personalities and Two Strategies in the English Translations of the Late 19th and Early 20th Centuries «. In A People Passing Rude: British Responses to Russian Culture. A. Cross (ed), 113-124. Cambridge: OpenBookPublishers. http://www.openbookpublishers.com/product/160
5 Казакова Т.А. Художественный перевод. Теория и практика. СПб: ООО «ИнЪязиздат», 2006.
6 Морони Э., Петров Н.В. Между семантикой и стилистикой: границы фольклорной стереотипии в переводах русского эпоса на итальянский язык. // Логический анализ языка. перевод художественных текстов в разные эпохи / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М.: Издательство «Индрик», 2012. С. 194-204.
7 Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3 т. / Подгот. Л. Г. Бараг, Н. В. Новиков; Отв. ред. Э. В. Померанцева, К. В.Чистов. М.: Наука, 1984-1985.
8 Ralston, W. R. S. 2007. The Project Gutenberg EBook of Russian Fairy Tales. New York: Hurst & Co.
9 Tymocsko M. The Metonymics of Translating Marginalized Texts // Comparative Literature 1995, 1, vol. 47. P. 11-24.