ТРАНСФОРМАЦИЯ ЖАНРОВЫХ ПРИЗНАКОВ ЖИТИЯ В ПОВЕСТИ

 Л. ТОЛСТОГО «ОТЕЦ СЕРГИЙ»

COMPARISON OF THE WORK OF L. TOLSTOY «THE FATHER SERGEY» WITH INITIAL ART AND STYLISTIC RECEPTIONS 

О. Г. Штыгашева, С. В. Борисова

O. G. Shtygasheva, S. V. Borisova

 В статье рассматривается повесть Льва Николаевича Толстого «Отец Сергий», написанная в 1890 году. Выявляются жанровые тенденции жития, в соответствии с которыми создавался сюжет, некоторые сюжетные звенья в произведении. Выполнен сравнительный анализ на соответствие  сходств и различий повести и жанрового канона; анализ внутреннего характера главного героя повести.

«The Father Sergey» written in 1890 by Lev Tolstoy one of the popular stories among writers admires.  Genre tendencies according to which the plot, some subject links in work was created come to light. Comparison, including finding of similarities, differences on work and canons is executed; analysis of internal character of the main character of the story.

Ключевые слова: канон, христианская литература, жанр, житие

Key words: canon, Christian literature, Tolstoy

Повесть Л.Н. Толстого «Отец Сергий» была написана в 1890 году, в период, когда  писатель уже пришел к «своему Богу». Духовный путь самого писателя  был сложен и тернист, отягощен многочисленными греховными, по мнению Толстого, слабостями. В итоге писатель выработал свою религиозно-философскую концепцию, имевшую множество последователей. Однако официальная церковь отвергла самобытное отношение гения русской литературы к религии, заклеймив его как еретика.  Несомненно, что Толстой проделал огромную интеллектуальную и духовную работу, которая воплотилась, в частности, в его художественных произведениях. Одним из самых ярких таких произведений является повесть, жанровую основу которой составили канонические признаки агиографической древнерусской литературы.

В истории становления русской литературы как высоко художественной и образцовой большое значение придавалось особому жанру жития святых, обычных людей, отвергнувших жизнь в миру ради служения Богу. В древнерусской словесности этот жанр развивался особенным, самобытным путем в силу исторических и социальных условий действительности. «Житие Бориса и Глеба», «Житие Юлиании Лазаревской», «Житие протопопа Аввакума» и др. имели в основе сюжета подлинные исторические события и прототипами служили реальные люди, жившие и действовавшие в те времена. Однако композиционно и содержательно эти произведения в какой-то степени «подчинялись» жанровому канону, что было необходимым условием развития жанра жития.

Существуют перманентные признаки агиографического канона, которые создавали определенные мотивы,  сюжетные линии и образы в житийном произведении:

1. Рождение будущего святого в благополучной семье.
2. Благочестие, набожность и тяга к учебе в детстве и отрочестве.
3. Отказ от мирской жизни в юности, побег из дома.
4. Аскетическая, в молитвах жизнь вдали от мирской суеты.
5. Испытание (славой, светскими удовольствиями и т.п.), на которые провоцирует человека Дьявол.
6. Мирная смерть в почете.
7. Чудеса на могиле святого (исцеление больных, прозрение слепых и т.п.).

При этом следует отметить, что в древнерусских житиях наблюдаем различные вариации жанровых признаков, в отличие от которых Л.Толстой основополагающие и жанрообразующие компоненты жития практически оставил неизменными. Однако схожесть эта видится нам лишь внешней, по композиционным признакам и визуальной содержательной завершенности.

Главным условием канонизации героя произведения и возведения его в ранг святого является сохранение последнего признака. Чудо должно «закрепить» прижизненную богоугодность персонажа, внушить читателю мысль, что обычный человек способен на нравственный и духовный подвиг по имя Бога и веры.

1. Рождение будущего святого в благополучной семье.

В этом жанровом признаке основное содержание совпадает, т.к. князь Степан Касатский, действительно родился в благополучной семье, но, к большому сожалению, осиротел рано. Его отец, отставной полковник гвардии, умер, когда мальчику было 12 лет. Но все же, несмотря на это, можно с уверенностью сказать, что герой происходит из благополучной, дворянской семьи, обладающей определенными привилегиями. Однако следует отметить, что в повести Л.Толстого этот признак существенной роли не играет.

1. Благочестие, набожность и тяга к учебе в детстве и отрочестве.

Чтобы раскрыть содержательный аспект второго канона, обратимся к отрывку повести, демонстрирующему истинное условие стремления героя к успеху во всем: «…Мальчик выдавался блестящими способностями и огромным самолюбием(выделено нами), вследствие чего он был первым и по наукам, в особенности по математике, к которой он имел особенное пристрастие, и по фронту и верховой езде. Несмотря на свой выше обыкновенного рост, он был красив и ловок. Кроме того, и по поведению он был бы образцовым кадетом, если бы не его вспыльчивость. Он не пил, не распутничал и был замечательно правдив…»[4, 1982: 342] «…Было ли это ученье, науки, он брался за них и работал до тех пор, пока его хвалили и ставили в пример другим. Добившись одного, он брался за другое. Так он добился первого места по наукам, так он, еще будучи в корпусе, заметив раз за собой неловкость в разговоре по-французски, добился до того, чтобы овладеть французским, как русским; так он потом, занявшись шахматами, добился того, что, еще будучи в корпусе, стал отлично играть. Кроме общего призвания жизни, которое состояло в служении царю и отечеству, у него всегда была поставлена какая-нибудь цель, и, как бы ничтожна она ни была, он отдавался ей весь и жил только для нее до тех пор, пока не достигал ее…»[4, 1982: 344].

 Данный  отрывок  демонстрирует образцовую тягу к учебе, науке, стремление во всем быть первым. Но акцент стоит делать на том, что С. Касатский не был столь набожным, каким должен являться будущий святой. Он привык всего добиваться, чего хотел. Именно это способность позволяла ему быть первым во всем, находиться в высшем светском обществе и сделать блестящую карьеру. Тщеславие и самолюбие двигало им, наполняло всю его жизнь смыслом. Но не искреннее стремление быть лучшим для Божьего благословления.

1. Отказ от мирской жизни в юности, побег из дома.

Следуя этому канону, будущий святой должен отказаться сам от удобств в мирской жизни, уйти из дома. Следует подчеркнуть, что нужно было добровольно уйти, выйти «из зоны комфорта». Касатский ушел, потому что узнал о своей невесте нелицеприятный факт, который унизил его мужское достоинство.

«…Лето он провел в своей деревне, устраивая свои дела. Когда же кончилось лето, он не вернулся в Петербург, а поехал в монастырь и поступил в него монахом. Мать писала ему, отговаривая от такого решительного шага. Он отвечал ей, что призвание бога выше всех других соображений, а он чувствует его. Одна сестра, такая же гордая и честолюбивая, как и брат, понимала его. Она понимала, что он стал монахом, чтобы стать выше тех, которые хотели показать ему, что они стоят выше его. И она понимала его верно. Поступая в монахи, он показывал, что презирает все то, что казалось столь важным другим и ему самому в то время, как он служил, и становился на новую такую высоту, с которой он мог сверху вниз смотреть на тех людей, которым он прежде завидовал…»[4, 1982: 348].

 И вновь Касатский решил быть выше всех, демонстрация своего превосходства над теми, кто еще недавно составлял круг его общения, лежала в основе его неожиданного решения. Собственное, униженное и болевшее «я» для героя было на первом месте. Бог на втором… Хотя он не отрицал, что вера, конечно, тоже имела место быть в его душе, которая страдала и хотела найти исцеления и успокоения.

1. Аскетическая, в молитвах жизнь вдали от мирской суеты.

Касатский каждый свой день пребывания в монастыре посвящал труду и молитвам. Но он себе в душе признавался, что он молится телом, а не душой. «…Спасенье в этом положении было послушание — работа и весь занятой день молитвой. Он, как обыкновенно, молился, клал поклоны, даже больше обыкновенного молился, но молился телом, души не было… Вообще за все это время Касатский жил не по своей воле, а по воле старца, и в этом послушании было особенное спокойствие…»[4, 1982: 350]. Мы видим, что истинного желания отдаться служению Богу и телом, и душой в герое не было, он смирился с теми условиями, которые объективно отражали специфику жизни в монастыре. Прошло несколько лет, прежде чем отец Сергий почувствовал, что полностью отдалился от мирской суеты, и вера его стала сильной и искренней. Он пришел к гармонии и успокоению в своей душе, и, казалось бы, гордость и стремление к превосходству навсегда его покинули. Однако Л.Толстой, избегая явных характеристик и каких-либо оценочных курсивов, все же дает читателю понять, что зерно сомнения еще будоражит сознание героя.

1. Испытание (славой, светскими удовольствиями и т.п.), на которые провоцирует человека Дьявол.

Касатский жил затворником по стечению обстоятельств внутренней и внешней жизни монаха, при которых испытывалась устойчивость его веры. Устойчивость же должна была проявляться в уверенности в догматах и в соблюдении всех заповедей, которые внешне героем соблюдались. Но в душе эта, казалось бы, благополучная с точки зрения христианства жизнь, являлась источником постоянной рефлексии отца Сергия, так как для достижения этой устойчивости и внутреннего равновесия требовалось прилагать весьма значительные усилия. Само колебание в вере ощущалось им как страдание, которое необходимо было чем-то заменить, сделать вторичным по отношению к истинной и непоколебимой вере.

«…Отец Сергий жил шестой год в затворе. Ему было сорок девять лет. Жизнь его была трудная. Не трудами поста и молитвы, это были не труды, а внутренней борьбой, которой он никак не ожидал. Источников борьбы было два: сомнение и плотская похоть». [4, 1982: 357]

Возможность проверить себя, испытать стойкость и чистоту помыслов, к которым так стремился отец Сергий, вскоре представилась, и он с честью вышел из испытания, посланного ему в виде молодой и привлекательной женщины, заключившей пари, что соблазнит сурового старца. Чтобы заглушить сомнение, Касатский нравственное страдание заменил на физическое, отрубив себе палец руки. Образ Дьявола был соблазнителен, но грех искушения отцом Сергием был побежден, хотя и с помощью физической боли, которая отрезвила мысли героя и дала нравственную силу. Безусловно, в данном эпизоде Касатский представляется нам личностью сильной и неординарной, способной на жертвенный поступок во имя веры. Но что им двигало? Только ли желание остаться чистым и в помыслах, и в поступках? Или в большей степени, проявив незаурядную силу воли, доказать себе, что даже Дьявол не властен над ним? Писатель не дает нам прямого ответа, однако последующие события в жизни отца Сергия указывают читателю на инвариантность поведения героя в том эпизоде с отрубленным пальцем.

 В следующий раз искушение «приходит» к Касатскому совершенно в другом образе, распознать который отцу Сергию не удалось сразу. Это искушение славой, которая нарастала стремительно и небеспочвенно. Распространился слух о феноменальной способности старца исцелять людей от болезней, и из его тихой и смиренной жизни ушел покой навсегда. Жаждущие исцелиться или просто получить благословление потекли неиссякаемым потоком, на молитвы и поклоны у отца Сергия уже не оставалось времени, хотя сам он в свою чудодейственную силу не верил. Но охотно принимал подношения и однажды поймал себя на мысли, что ему нравится восхищение людей и их слепая вера в него как в Божьего посланника. Его обычное сомнение и недовольство собой притупились, рефлексивные моменты все реже и реже терзали его сознание.

Л.Толстой сознательно переставил последовательность канонов. То, что должно было происходить после смерти будущего святого (чудеса) и являться непременным условием канонизации, наступило при жизни героя. И результатом такой «перестановки» явилось моральное и нравственное разложение христианского сознания отца Сергия, который не выдержал такого испытания и духовно ослаб. Ему не нужна была больше Божья благодать, он потерял психологическую стойкость, растрачивая свои силы на собственный имидж целителя. Бремя власти и ответственность за взятую на себя миссию Бога не укрепили дух отца Сергия, свет христианских истин погас для него безвозвратно. Грехопадение завершилось плотской связью с купеческой дочерью, что окончательно закрыло для Касатского возможность возвращения своей прежней жизни.

Источником драматизма и неизбывного одиночества Касатского в церковной среде на протяжении всей повести становится непреодолимое расхождение между личностными, внутренними исканиями Божьей правды и истины в себе, сомнениями, разочарованиями – и отчасти навязанной  «ролью» духовника, «чудотворца», которому доверяют люди.  В системе нравственных координат повести грехопадение с глупой и некрасивой девушкой (в отличие от соблазнительной светской красавицы), приведшее к уходу из монастыря и «опрощению» психологического облика героя, открыло ему путь к прозрению и пониманию своего истинного призвания – служить не Богу, а людям.  Через подавление крайней степени отчаяния и чувства богооставленности («Молиться некому было: Бога не было») бывший отец Сергий опять появляется в миру, чтобы воскреснуть духовно и нравственно. Таким образом, Степана Касатского жизнь для Бога больше не устраивала, и он решил жить для людей, в чем и обрел истинное свое предназначение.

Двух последних канонов в повести Л.Н. Толстого мы не найдем. Безусловно, это связано с религиозным мировоззрением великого мыслителя, который отвергал безоглядное служение Богу как  единственно правильный и праведный жизненный путь. В конце повести Отец Сергий был сослан в Сибирь, где стал работать у одного богатого мужика,  учить детей и ухаживать за больными, находя в этом большую радость и чувство удовлетворения, так тщетно искомое им в церковном образе жизни. Все, что происходило со Степаном после его ухода от воцерквленного уклада, находило достойное оправдание самой его последующей жизнью.

В заключение хотелось бы сказать, что рассмотрение повести Льва Николаевича Толстого «Отец Сергий» с точки зрения догматических признаков агиографического канона позволило нам предположить, что   герой произведения, Степан Касатский,  является своего рода манифестацией  писателем своей религиозно-философской концепции. В этой повести нет глубинного семантического подтекста. Но есть глубокая вера в предназначение человека, в его гуманистическое начало, в его право быть свободным на обретение понимания своего пришествия в этот мир.

Литература

1. Гуревич А.Я. Категория средневековой культуры. М.: Изд-во: Искусство, 1984. — 350 с.
2. Лихачев Д.С. Текстология. На материале русской литературы XI-XVII веков. 2-е изд. Л., 1983.
3. 3.   Подскальски Герхард. Христианство и богословская литература Киевской Руси (988-1237 гг.). 2-е изд. СПб., 1996.
4. Толстой Л.Н. Собрание сочинений в 22 т. М.: Художественная литература, 1982. Т. 12

 

Штыгашева Ольга Геннадьевна – кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы филологического факультета Северо-Восточного федерального университета имени  М.К. Аммосова, г. Якутск.

Борисова Сайаана Владимировна – студентка IV курса  отделения русского языка и литературы в национальной школе с дополнительной специализацией английского языка филологического факультета Северо-Восточного федерального университета имени М. К. Аммосова, г. Якутск.