Неоклассицистcкие черты в поэтике Анны Ахматовой

Neoclassicism’s traits in the poetics of Anna Akhmatova 

Л.И. Румянцева, Л.А. Созонова

L.I. Rumyantseva, L.A. Sozonova

В статье рассматриваются неоклассицистские черты в поэтике Анны Ахматовой. Выявлены такие черты, как использование мифологических образов, продолжение традиций признанных классиков русской литературы и прием «наложения метафор» .

The article deals with neoclassical traits in the poetics of Anna Akhmatova . Revealed such traitss as the use of mythological images , the continuation of the traditions of the recognized classics of Russian literature , and receive » imposition of metaphors .»

Ключевые слова: неоклассицизм, поэтика, Анна Ахматова, традиции.

Key words: neoclassicism, poetics, Anna Akhmatova, traditions.

Романтизм в европейской литературе пережил глубокий кризис по причине его восприятия как идеологии и философии буржуазной революции. На смену ему пришел неоклассицизм, сформированный как феномен модернизма, пересматривающего отношение искусства ко времени. Идеалы неоклассицистов заключались в идеях дисгармоничности мира и необходимости внесения в него гармонии, порядка. При этом идея порядка носила не формально-стилистический смысл, а соотносилась с упорядочением «человеческого духа». «Феномен музыки дан нам единственно для того, чтобы внести порядок во все окружающее, включая сюда прежде всего отношения между человеком и временем». Стравинский черпал вдохновение из барочной классики И.С.Баха и Г.Ф.Генделя, Элиот в поисках источников для обновления современной поэзии и драмы обращался к творчеству поздних елизаветинских драматургов, к поэзии Дж. Донна и поэтов-метафизиков XVII века, к барочному классицизму Драйдена. В идеях неоклассицизма прослеживается не четкость художественного мышления, а система мировосприятия, свойственная эпохе барокко.

В литературе этого периода первостепенную роль играет тема античности. В отличие от европейского классицизма XVII — XVIII веков, античность для неоклассицизма не является идеалом культуры, стилевым эталоном, а материалом для ассоциативных вариаций современных социокультурных и эстетических проблем. В России идеалы неоклассицизма, эволюционируя, оказались весьма востребованными, и способствовали появлению оригинальных произведений.

В Литературной Энциклопедии термин «неоклассицизм» не относится к какой-либо историко-литературной эпохе, но вместе с тем его черты можно проследить в творчестве К.Батюшкова, А. Пушкина, А. Майкова, Н. Щербины. В ней значение этого понятия определяется как стилистический принцип, ориентация на античные традиции, «принявшая качественно иной, чем у классицистов характер» [5].

М.И. Гиллельсон характеризовал взгляды поэтов как «неоклассицизм» принадлежащих к раннему кружку Оленина (Озеров, Капнист, Крылов, Шаховской, Марин), а также участвовавших в деятельности позднего кружка (Гнедич) и ставших членами «Арзамаса» (Батюшков, Уваров, Блудов, Дашков). Он поясняет, что неоклассицизм — это литературное направление, в котором сентиментальные и предромантические веяния уживались с идеалом античного искусства [3].

В литературном словаре под редакцией В. М. Кожевникова, П. А. Николаева неоклассицизм определяется как стилистический принцип, основанный на использовании мифологических образов и мотивов, античных тем и сюжетов; обычно ему свойственна пластичность, выразительность и ясность языка. Очевидно, что литературные  явления, относимые к неоклассицизму, продолжая в чем-то традиции классицизма, возникали, однако, после смены его другими направлениями, т. е. приблизительно не раньше нач. 19 в [6].

Так какая тайна кроется в этом литературном направлении, пронесшем свой крепкий стержень сквозь критику и время…  В данной аналитической статье мы попытаемся выявить неоклассицистские  черты в творчестве Анны Ахматовой — поэта Серебряного века с особенным мировосприятием. О дисциплине стиха, ясности, сдержaнности aхмaтовского слога писaл Д. Сaмойлов. Как залог преемственности русской поэтической культуры видел в Aхмaтовой В. Шaлaмов: «Aхмaтовa былa ревностной сторонницей клaссических русских рaзмеров стихa, кaнонических размеров, прекрасно понимая всю бесконечную силу, бесконечное разнообразие, безграничную возможность русского классического стиха. В этом Ахматова тоже пример бескомпромиссности» [11].

Первая черта, которую мы хотели бы выделить – это использование мифологических образов. Т.В. Цивьян в статье «Античные героини – зеркала Ахматовой» пишет, что Ахматова находила – или хотела найти – в себе сходство с импонирующими ей образами, а в том, что она обладала способностью воссоздавать и в жизни, и в поэзии некий высший уровень чувств и переживаний, имея в виду хрестоматийные, но не теряющие своей глубины и значимости образцы. Стихотворений, посвященных Федре, у Ахматовой нет, мы встречаем ее в набросках к «Большой исповеди»:

А рядом громко говорила Федра

Нам, гордым и уже усталым людям,

Свои невероятные признанья…

Как представляется, это дает возможность говорить о некоторых глубинных мотивах именно расиновской Федры индивидуальной (в отличие от античных первоисточников) трактовкой моральных проблем. Среди параллелей, которые могли бы привлечь Ахматову, в первую очередь следует назвать постоянное чувство вины и бремя совести, тяготящее независимо от действительных преступлений. Сознание преступности мучит расиновскую Федру больше, чем тайная, никак не проявленная любовь, приравниваемая тем не менее ею к смертному греху. Чувство неискупаемой, хотя, может быть, и невольной или даже потенциальной вины и проистекающие из этого муки совести – одна из постоянных тем Ахматовой, несомненно созвучных расиновской Федре (здесь речь идет не о сюжетных или ситуативных совпадениях, но скорее о «родстве душ» – а не биографий), ср. хотя бы одно из ранних стихотворений «А это снова ты…», где героиня мучается своим предательством:

Я предала тебя. И это повторять —

О, если бы ты мог когда-нибудь устать!

Сравнение Ахматовой с Федрой, и не только с античной Федрой, и не только с классицистической Федрой на, но с Федрой – Рашелью принадлежит О. Э. Мандельштаму:

Вполоборота, о печаль,

На равнодушных поглядела.

Спадая с плеч, окаменела

Ложноклассическая шаль.

Зловещий голос – горький хмель –

Души расковывает недра;

Так – негодующая Федра –

Стояла некогда Рашель [10].

Если Блоку Ахматова виделась просто красивой и своенравной женщиной, блистающей в свете и обитающей в домашней обстановке, то для Мандельштама она — незаурядная художническая личность, служащая искусству и людям, увлекающая своим талантом даже равнодушных. Женский образ у Мандельштама двоится и троится: вначале русская поэтесса Анна Ахматова, выступающая с чтением своих стихов, затем расинская «негодующая Федра» и, наконец, французская актриса Элиза Рашель в роли Федры [2].

  Соприкосновение с пушкинской традицией становится фактором творческого самоопределения Ахматовой, самоутверждения, мысль о времени, тревоги и волнения, вызванные противоречиями и нерешенными проблемами бытия, определяют направление и смысл ее поэтической деятельности. Ахматова постоянно помнила, осознавала, что Царское Село – это духовная родина Пушкина, это место ассоциировалось у нее с ним, соединяло ее с ним. Ей было важно понимать, что и у Пушкина образ Царского Села постоянно присутствовал в творчестве, что свидетельствует об искренней привязанности его к этому месту. В «Вечере» отроку Пушкину посвящено третье стихотворение цикла «В Царском Селе», состоящее из двух строф, трепетно-нежных по интонации. С точки зрения В.М. Жирмунского, произведение из восьми строк, «посвященное лицеисту Пушкину, связывает настоящее с классическим прошлым».

У Пушкина есть стихотворение «Царскосельская статуя», одноименное стихотворение есть и в творчестве у Ахматовой. В 1830 году Пушкин написал стихотворение «Царскосельская статуя», восхищаясь красотой этой скульптуры:

Дева печально, праздный держа черепок

Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой;

Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит…

Удивительно, но в стихах Ахматовой, посвященных Царскому Селу, часто возникает чувство, которое можно назвать влюбленностью, иногда даже ревностью к Пушкину. Возможно, она ревнует его к статуе Девушки с кувшином, в произведении заметны оттенки досады:

И как могла я ей простить

Восторг твоей хвалы влюбленной…

Прослеживаются и традиции Анненского. Из художественных устремлений XX века Анненскому ближе был неоклассицизм с его чеканной формой, нежели неоромантизм. Несомненно, акмеисты ориентировались на Анненского, и не только на его поэтику, но и на статью «О современном лиризме», использованную ими в качестве своеобразного манифеста, чтобы, «преодолев символизм», обрести под ногами новую эстетическую почву. Как отмечает Н. Салма: «Стихи Анненского, как «первое впечатление, которое помнишь всю жизнь», говоря её же словами, то и дело откликались в поэзии Ахматовой, иногда, может быть, и бессознательно, незаметно для нее самой. Приведем примеры таких перекличек из стихов  Ахматовой разных лет.

Анненский:

И стали и скамья, и человек на ней

В недвижном сумраке тяжелей и страшней.

(«Бронзовый поэт»)

Ахматова:

А закинутый профиль хищный

Стал так страшно тяжёл и груб…

(«Бесшумно ходили по дому…», 1914)

Анненский:

Точно вымерло всё в доме…

Жёлт и чёрен мой огонь,

Где-то тяжко по соломе

Переступит, звякнув, конь.

(«Тоска маятника»)

Ахматова:

Сразу стало тихо в доме,

Облетел последний мак.

Замерла я в долгой дрёме

И встречаю ранний мрак.

(«Сразу стало тихо в доме…», 1917).

Ахматова подхватывает ритмическую волну Анненского, продолжавшую вибрировать в её сознании, входит, так сказать, в ритмический резонанс со своим учителем» [7].

Р. Тименчик отметил, что также Ахматова в начале 1941 года откликалась на державинские мотивы, косвенно подтверждается ее стихотворением этих же дней «То, что я делаю…» — где строки «Затем, что из двухсот советских миллионов, Живущих в благости отеческих законов», — где все «очень архаично, славянизмы, высокий строй», отсылают к Державину, к «Моему истукану», кончающемуся строками —

Что слава? — Счастье нам прямое

Жить с нашей совестью в покое —

и содержащему апологию легкого подвига безвестной жизни:

Что обо мне расскажет слава,

Коль я безвестну жизнь веду?

Не спас от гибели я царства,

Царей на трон не возводил,

Не стер терпением коварства.

Богатств моих не приносил

На жертву в подкрепленье трона

И защитить не мог закона.

    Сравним:

То, что я делаю, способен делать каждый —

Я не тонул во льдах, не изнывал от жажды,

И с горстью храбрецов не брал финляндский дот,

И в бурю не спасал какой-то пароход.

Ложиться спать, вставать, съедать обед убогий

И даже посидеть [недолго] на камне у дороги,

И даже, повстречав падучую звезду

Иль серых облаков знакомую гряду,

Им улыбнуться [чуть] вдруг — поди куда как трудно,

Тем более дивлюсь своей судьбине чудной

И, привыкая к ней, привыкнуть не могу

Как к неотступному и зоркому врагу.

Затем, что из двухсот советских миллионов,

Живущих в благости отеческих законов,

Найдется ль кто-нибудь, кто свой горчайший час

На мои бы променял, я спрашиваю вас,

А не откинул бы с усмешкою сердитой

Мое прозвание как корень ядовитый.

О, Господи, воззри на легкий подвиг мой

И с миром отпусти свершившего домой [9].

У Ахматовой черты классических ценностей можно проследить на уровне поэтического языка. Если в неклассической поэзии слово остается конкретным только по видимости, превращаясь в «неотчетливое многослушание», то в классической поэзии Ахматовой оно реально и возникает в результате слияния двух миров, двух сосуществующих в ситуации текста хронотопов: «Проплывают льдины, звеня, Небеса безнадежно бледны… »[1]. Прямое обозначение реалии, не утрачивая своего настоящего значения, становится в ее стихах мотивированной метафорой-загадкой: плывущие по реке льдины ассоциируются с проплывающими по небу облаками.

Ахматова в своем творчестве часто использует прием «наложения метафор», который проявляется в совмещении метафорических планов: «Неужели же ты не измучен Смутной песней затравленных струн, — Тех, что прежде, тугие, звенели, А теперь только стонут слегка, И моя их терзает без цели Восковая, сухая рука…», а также метафоры, построенные на основе сравнения: «Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда, Как желтый одуванчик у забора, Как лопухи и лебеда… »[1].

Таким образом, мы выделили основные неоклассицистские черты поэтики Анны Ахматовой:

1)     Использование мифологических образов;

2)     Продолжение традиций А.С. Пушкина, И.Ф. Анненского и  Г.Р. Державина;

3)     Использование приема «наложение метафор».

В заключение статьи мы приходим к выводу, что неоклассицизм Ахматовой прослеживается на глубинном структурном уровне, отражающем самосознание лирической героини. Ее обращение к истокам, и последующая тонкая интерпретация ее мыслей, облаченных в классические и ясные строки, являются образцом внутренней гармонии, художественного равновесия отдельных элементов поэтической формы.

 

Литература

1)     Ахматова А.А. Полное собрание поэзии и прозы в одном томе. –М: Альфа-книга, 2008. –С. 1008.

2)     Бельская Л.Л. Диалог трёх поэтов об ахматовской шали / Бельская Л.Л. // Русская речь. — 1997. — N1.-С.27-33

3)     Гиллельсон М.И. От арзамасского братства к пушкинскому кругу писателей / М.И. Гиллельсон. -Л.: Наука, 1977. — 200 с.

4)     Жирмунский В. М. Творчество А. Ахматовой/ В.М. Жирмунский. — Л., 1968. — 250 с.

5)     Литературная энциклопедия в 11 томах / П. И. Лебедев-Полянский, А. В.Луначарский, И. М Нусинов, Переверзев В. Ф., Скрыпник И. А. — М., 1929—1939.

6)     Литературный энциклопедический словарь / Под ред. В. М. Кожевникова, П. А. Николаева. — М.: Советская энциклопедия, 1987. — 751 с.

7)     Салма Н. Анна Ахматова и Иннокентий Анненский (к вопросу о смене моделей мира на рубеже двух веков) / Н. Салма // Царственное слово. Ахматовские чтения. Вып. I. М., 1992. С. 126 —134.

8)     Самойлов Д. Времена Ахматовой / Д. Самойлов. — М., 1989. — С. 12.

9)     Тименчик Р. Ахматова и Державин (заметки к теме) / Р. Тименчик // Jews and Slavs, 2004. — С.305-306.

10) Цивьян Т. В. Кассандра, Дидона, Федра: Античные героини – зеркала Ахматовой / Т.В. Цивьян // Russian Literature. 1974. № 7/8. C. 103–119; то же // Литературное обозрение. 1989. № 5. С. 29–33.

11) Шаламов В. Критические заметки, эссе, воспоминания/В. Шаламов// Октябрь. — 1991. — № 7. — С. 184.

 

Румянцева Лена Иннокентьевна –  кандидат филологических наук, доцент кафедры русской литературы ХХ века и теории литературы Северо-Восточного федерального университета имени М.К. Аммосова, г. Якутск.

Созонова Лидия Алексеевна – студентка 1 курса филологического факультета  Северо-Восточного федерального университета имени М.К. Аммосова, г. Якутск.