ПЕРСОНИФИКАЦИЯ И МИФОЛОГИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ В ЛИНГВИСТИКЕ
PERSONIFICATION AND MYTHOLOGICAL THINKING
Е. И. Чепанова, А. Н. Тебайкина
E. I. Chepanova, A. N. Tebaykina
В статье представлено происхождение и развитие представлений о персонификации, а также различные подходы к изучению данного явления. Персонификация является также способом выражения определенного мировосприятия, а именно мифологического мышления. Центральным признаком при определении персонификации является критерий одушевленности / неодушевленности денотата. Это связано с разделением окружающего мира на живое и неживое.
In the article the origin and the development of ideas about personalization and the various approaches to the study of this phenomenon are presented. Personification is also a way of expressing a certain perception of the world, namely the mythological thinking. The central feature in determining of personification is the animate / inanimate references. This is connected with the division of the world into living and non-living beings.
Ключевые слова и фразы: персонификация, мифологическое мышление, метафора, троп.
Key words: personification, mythological thinking, metaphor, trope.
Персонификация — это не только стилистическое средство, создающее образность и придающее красоту высказыванию, но и способ выражения определенного мировосприятия, а именно мифологического мышления. Характеристики этого способа мышления представляли интерес для многих исследователей: Афанасьев А. Н., Гумбольд В., Тейлор Э., Хёйзенга И., Честертон Г. К., Топоров В. Н., Перелыгина Е. М., Потебня А. А.
Именно персонификации принадлежит особая роль в выражении мифологической картины мира. Если рассмотреть отношение человека к природе и к самому себе в период дорефлексивного мышления, можно увидеть, что восприятие объектов окружающей действительности как живых существ и, в целом, как равноправных партнеров человека является важной составляющей мифологической картины мира. В мифах, легендах, в художественных текстах, дошедших до нас из античных времен и из средних веков, отчетливо прослеживается вера людей в определенную мистическую связь человека с природой, в одушевленность окружающего мира [2, 2007: 34].
Один из ярких представителей мифологической школы, русский фольклорист А. Н. Афанасьев, пишет об этом так: «Первые наблюдения человека, первые опыты ума принадлежали миру физическому, к которому тяготели и его религиозные верования и его начальные познания; и те и другие составляли одно целое и были проникнуты одним пластическим духом поэзии, или прямее: религия была поэзией и заключала в себе всю мудрость, всю массу сведений первобытного человека о природе. <…> Такое отношение к природе, как существу живому, нисколько не зависело от произвола и прихоти ума. Всякое явление, созерцаемое в природе, делалось понятным и доступным человеку только через сближение со своими собственными ощущениями и действиями; и как эти последние были выражением его воли, то отсюда он естественно должен был заключить о бытии другой воли (подобной человеческой), кроющейся в силах природы» [1, 1983: 38]. Э. Тейлор, анализируя мышление и поведение первобытного человека, указывает на неразрывность восприятия им живого и неживого мира: «Для примитивных человеческих племен солнце и звёзды, деревья и реки, облака и ветры становятся личными одушевлёнными существами, которые живут наподобие людей или животных и исполняют предназначенные им в мире функции с помощью членов, как животные, или искусственных орудий, как человек. Иногда же видимое человеческим глазом представляется лишь простым орудием для той или другой цели или ещё бесформенным материалом, за которым скрывается какое-нибудь чудовищное, хотя и получеловеческое существо, действующее на них своими руками или приводящее их в движение своим дуновением» [7, 1939: 206].
В. Н.Топоров, исследуя в своей работе отношения человека, природы и вещей, отмечает, что человек, не будучи самодостаточным существом, вынужден создавать вещи, чтобы выжить в неблагоприятных условиях окружающего мира. Но, создавая вещи, человек отделяет себя от природы, поскольку для производства вещей ему приходится убивать природу, которую он при этом воспринимает как живую и наделенную собственным сознанием [8, 1995: 620].
Е. М. Перелыгина полагает: «Человек, отмежевав себя от природы, создает в ней неравновесие, а, следовательно, навлекает на себя ее кару» [4, 1996:24]. Это ведет к возникновению комплекса вины перед природой, и человек старается задобрить ее, получить прощение посредством различных обрядов. Природа наделяется способностью карать и прощать. Как следствие, происходит ее обожествление. С другой стороны, создавая вещи, человек чувствует себя творцом: вещи — его творения, они полностью зависят от человека, вещи — его дети.
Отмечаемая многими исследователями склонность человеческого сознания к олицетворению окружающей действительности справедливо рассматривается как психологическая предпосылка к возникновению религиозных верований. Ещё в конце XVIII в. В. Гумбольдт писал: «И все-таки в основе каждой религии лежит некая персонификация, своего рода воплощение в чувственном восприятии, антропоморфизм большей или меньшей степени» [3, 1985: 66].
Нидерландский философ Йохан Хёйзинга объясняет наделение сил природы, предметов, животных, абстрактных понятий антропоморфными чертами и качествами: «Олицетворение бестелесного или безжизненного — душа всякого мифотворчества и почти всегда поэзия. Строго говоря, процесс творческого выражения не протекает в последовательности, описываемой приведенными словами. Ибо здесь и речи нет о концепции чего-то такого, что бестелесно или безжизненно и что, в свою очередь, выражают через концепции чего-то живого. Вообразить воспринимаемое в виде живого существа — и означает выразить его на самом первичном уровне. Это происходит, как только возникает потребность сообщить о воспринимаемом кому-то еще. Представление рождается как воображение» [9, 1992: 156].
По сути дела, персонификация — особенность человеческого сознания — антропоцентризм. Но необходимо различать ситуации, когда персонификация — единственная реальность для человека, а когда она — лишь художественный прием. Так, A. A. Потебня разделяет олицетворение в мифологии и олицетворение как художественный прием, подчеркивая, что восприятие олицетворения сильно зависит от типа мышления человека. От научного мышления мифологическое отличается, прежде всего, некритичностью: «Разница между мифическим и немифическим мышлением состоит в том, что чем немифичнее мышление, тем явственнее сознается, что прежнее содержание нашей мысли есть только субъективное средство познания; чем мифичнее мышление, тем более оно представляется источником познания» [6, 1976: 418].
М. С. Петровский также различает олицетворение как стилистический термин и олицетворение как способ выражения анимистического миросозерцания: «Вопрос о том, насколько олицетворение соответствует действительному взгляду поэта на вещи выходит за пределы стилистики и относится к области миросозерцания вообще. Там, где поэт верит сам в одушевленность предмета, им изображаемого, не следовало бы даже говорить об олицетворении, как о явлении стиля, ибо оно связано тогда не с приемами изображения, а с определенным анимистическим миросозерцанием и мироощущением. Предмет уже воспринимается как одушевленный и таким и изображается. В этом именно смысле надо трактовать многие олицетворения в народной поэзии, когда они относятся не к приемам, не к форме выражения, а к самому анимизированному предмету, т.е. к содержанию произведения. Особенно ярко это сказывается во всяком мифологическом творчестве. Напротив, олицетворение, как явление стиля выступает в тех случаях, когда оно применяется как иносказание, т.е. как такое изображение предмета, которое стилистически преобразует его. Разумеется, далеко не всегда можно с точностью установить, с какого порядка олицетворением мы имеем дело, так же как и в метафоре трудно найти объективные признаки степени ее реальной образности» [5, http]. Бессознательная красота мира — как обезглавленная статуя. Только в высшей степени второстепенного поэта удовлетворит безголосая башня, или безглазое дерево. Часто говорят, что языческие боги олицетворяют силы природы. Это верно и все же неточно; можно подумать, что для древних силы природы — абстракция, олицетворение — искусственно. Мифы — не аллегория. Дриада — совсем не то, что какой-нибудь бог тяготения. Дух водопада — не дух падения воды. В том-то и суть, что он одухотворяет воду, придает ей смысл. Каждый настоящий художник сознательно или бессознательно чувствует, что касается потусторонних истин, что его образы — тени реальности, увиденной сквозь покров Мистик, создавший мифы, знал: что-то да есть за облаками и в листве деревьев. И ему казалось, что, погнавшись за красотой, он это отыщет, вызовет магией воображения» [10, 1991: 154].
Исходя из вышесказанного, целесообразно привести классификацию персонификаций в зависимости от отношения к персонифицируемому объекту:
1. Персонификация в сфере мистического мировоззрения — персонифицируемый объект наделяется мистической силой, мыслится как реально живой, способный контактировать, могущий быть опасным или, наоборот, помогающий человеку.
2. Персонификация в сфере религиозного верования и в сфере анимистического мировоззрения — персонифицируемый объект мыслится как реально живой, способный контактировать.
3. Персонификация в бытовой / профессиональной сфере: двойственное отношение к объекту — при полном осознании вещи как «неживой» имеет место отношение к ней как к «живой», персонификация проявляется как психологическая игра.
4. Персонификация в повседневной речи: здесь речь идет о «стертых» персонификациях: «derZufallwolltees» — они осознаются лишь как речевые обороты, но, тем не менее, в них присутствует определенный оттенок одушевленности.
5. Персонификация в художественном тексте: в этом случае имеет место модус фиктивности, отключающий критическое восприятие текста [2, 2007: 50].
Как видим, в рамках данной классификации можно проследить происхождение и развитие представлений о персонификации, а также различные подходы к изучению исследуемого явления: от философского, психологического до лингвистического описания персонификации как художественного приёма.
Литература
1. Афанасьев, А. Н. Древо жизни / А. Н. Афанасьев // Избранные статьи / М. : Современник, 1983. – 464 с.
2. Воскресенская, С. Ю. Тендерные стереотипы лексико-грамматической персонификации: автореферат канд. дис. к-та фил. наук / Светлана Юрьевна Воскресенская. – Тверь, 2007. – 23 с.
3. Гумбольдт, В. фон. Язык и философия культуры / Вильгельм фон Гумбольдт, – М. : Прогресс, 1985. – 456 с.
4. Перелыгина, Е. М. Катарсис в мифе / Е. М. Перелыгина // Гомилетический катарсис: Понимание как устремление и построение смыслов. – Тверь: ТГУ, 2008. – 4.1. – С. 20–27.
5. Петровский М. С. Олицетворение // Литературная энциклопедия: Словарь литературных терминов// Электронный ресурс / http://feb—web.ru/feb/sit/abc/ltl/ltl—5321/htm
6. Потебня, А. А. Из записок по русской грамматике: В 4-х т. / А. А. Потебня. – М. : Просвещение, 2005. – Т. 3. – 551с.
7. Тейлор, Э. Первобытная культура / Э. Тейлор. — М. : Соцэкгиз, — 1939. — 570с.
8. Топоров, В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ / В. Н. Топоров // Исследования в области мифопоэтического. – М. : Издательская группа «Прогресс» – «Культура», 1995. – 624 с.
9. Хёйзинга, И. Homo ludens / И. Хёйзинга // В тени завтрашнего дня: Пер. с нидерл. / Общ. ред. и послесл. Г. М. Тавризян. – М. : Издательская группа «Прогресс», Прогрессо-Академия, 1992. – 464 с.
10. Честертон, Г. К. Вечный человек / Г. К. Честертон. — М. : Изд-во полит, лит-ры, 1991. — 544 с.
Чепанова Евгения Ивановна – кандидат филологических наук, доцент кафедры немецкого языка Мордовского государственного педагогического института имени М. Е. Евсевьева, г. Саранск
Тебайкина Анна Николаевна – студентка 5 курса отделения немецкого языка с дополнительной специальностью английский язык факультета иностранных языков Мордовского государственного педагогического института имени М. Е. Евсевьева, г. Саранск