ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ ЖАНРА ПОВЕСТИ В МОРДОВСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ НАЧАЛА ХХ ВЕКА

 

TENDENCIES OF  THE DEVELOPMENT OF A GENRE OF THE STORY IN THE MORDOVIAN LITERATURE OF BEGINNING XX OF A CENTURY

 О. И. Бирюкова

O.  I. Birukova

 Содержание статьи составляет анализ тенденций развития жара повести в мордовской литературе начала ХХ века, выявление основных идейно-эстетических принципов и задач, которые каждый художник решает в художественной практике. В связи с этим автор статьи соединил теоретико-литературный материал с конкретным анализом текста. 

 The maintenance of the clause makes the analysis of tendencies of development of a genre of the story in the Mordovian literature of beginning XX of a century, revealing of the basic ideologically-aesthetic principles and problems which are solved by an artist in an individual practice. In this connection the author connected a theoretical material and the concrete analysis of the text.

 

Ключевые слова:  жанр, повесть, сюжет, конфликт

Key words: a genre, a story, a plot, a conflict

 

Классификационная или систематизирующая парадигма этнических составляющих национальных литератур в её стадиальном виде, сформировавшаяся в столь специфичной зоне как Поволжье, практически не находится в поле зрения литературоведов. Лишь в перестроечный и пореформенный период литературоведение региона стало избавляться от догматического отношения к национальному наследию и нарабатывать новые (диалектико-метафизические) подходы. Сегодня важно говорить, во-первых, о приоритете жанрового подхода к изучению литературного процесса; во-вторых, об изучении «литературы как смены и борьбы жанров» [5, 1996: 18]; в-третьих, о жанре как новом принципе системности, способном организовать историко-литературный материал. В этом смысле история жанров возможна лишь в том случае, если она сопровождается ощущением жанрового контекста, ибо жанр несводим только к формально заданным условиям существования, жанр не только форма, сколько отношение, функция, определяемая внутри синхронного среза [1, 2009: 454]. Жанр дает возможность приблизиться к художественному явлению и исследовать его не обособленно, а в широком взаимодействии с другими художественными явлениями.

Одним из «неоднозначных» жанров в развитии мордовской литературы считаем жанр повести, которая более полно, чем рассказ или роман, сохранила черты традиционного эпоса. Широкая ориентация на действительность создала ей репутацию жанра, заключающего в себе большие возможности для развития реалистической литературы. Событийность в значении «наличие изменения некоей исходной ситуации» [6, 2003: 13] и присутствующая опосредующая функция рассказчика явились доминирующими признаками мордовской литературы, поэтику которой в обозначенный период характеризует тяготение к воспроизведению жизнеподобных форм, фиксация жизненных сюжетов и конфликтов, т. е. художник занимает арефлексивную позицию и выступает в роли бытописателя: его интересуют нравы, моральные ценности для него не отделены от эмпирии жизни, «прекрасное, доброе, великое» не осознаются им, как существующие сами по себе. Именно эстетика жизнеподобных форм составляет мир мордовской повести начала ХХ века.

Долгое время мордовское литературоведение появление мордовской повести связывало с 20-ми гг. ХХ века (Т. Раптанов, А. Дорогойченко, А. Мокшони). Однако появление в 2006 г. сборника сочинений русскоязычных писателей из мордвы конца XIX – начала ХХ вв., позволившего вернуть современным читателям литературное наследие мордовского народа дооктябрьского периода, внесло корректировку в хронологию появления жанра повести в национальном литературном процессе.

1905 годом  датируется повесть С. Кондурушкина «Забастовка», отразившая характерную для всей литературы рубежа веков способность мыслить временем и пространством, анализировать взаимоотношения личности и истории, социальные преобразования в пространственном выражении. История переставала быть фактором, лишь опосредованно воздействующим на склад и формирование внутреннего мира личности. Она непосредственно вторгалась в быт, в повседневную жизнь людей, нарушая её привычное течение, ломая традиционные связи и отношения, становясь важнейшим слагаемым в том представлении об окружающем мире, которое складывалось в сознании человека кризисной эпохи.

Фрагментарно-кинематографический характер документальности затрудняет жанровое восприятие произведения, статус которого можно определить как «длинный» рассказ, даже художественный очерк, где характеры показаны не в динамике, а как бы застывшими в рамках реальных обстоятельств, в пределах авторской констатации событийной основы. Отметим, что отношение к происходящему во внешнем мире становится в начале века совершенно другим. Художника не удовлетворяло восприятие происходящего в «большом» мире как планомерного, спокойного преобразования, не ведущего к радикальным изменениям. Писательское сознание пребывало в предчувствии общественных потрясений, и даже тогда, когда художник субъективно сторонился связей с историей, с назревавшими переменами, мысль о них, их ощущение объективно давали о себе знать в подтексте его произведений. Личные катастрофы и неурядицы, трагические финалы жизненных судеб приобретали внеличный («надличный», «сверхличный») оттенок.

Данное произведение – плод впечатлений от услышанного и увиденного автором в предреволюционное время. Это объясняет то, что повесть «Забастовка» носит очерково-описательный характер с сильными лирическими, психологическими и аналитическими вкраплениями. В ней не представлена судьба личности сама по себе, нет сильных внутренних пружин, формирующих характер, здесь, скорее всего, обстоятельства суровой действительности, показанные через повествование, в центре которых находится чиновник для поручений при губернаторе Петр Николаевич Кропотов.

События 1905 года неумолимо вовлекают героя в водоворот жестокого времени. Время физически ощущается мало, оно психологическое. Весь мир сжимается и расширяется, течет и изменяется внутри характера. Глазами Кропотова читатель видит весь ужас происходящего, который, наконец-то, понял фразу из далекого детства: «Homohominilupusest (Человек человеку – волк)» [3, 2006: 230]. Улица, толпа, городская площадь, город стали непременным действующим лицом жизненной драмы главного героя, а С. Кондурушкин – летописцем жестокой, кровопролитной стороны революционной действительности. Автор передает внешнее состояние «толпы» и людей из «толпы», характеризующихся жестокостью, часто не пониманием того, что происходит, и… любопытством. Внимание читателя фиксируется на нюансах происходящего, которые, благодаря авторскому воображению, выхватывает из толпы разгоряченные лица, показывает взволнованные жесты: «люди торопились … разбегались по всем ходам в напряженном молчании», «в затылок ему кто-то дышал», «толпа свертывалась над ним комом, рычала…» и т.п. [3, 2006: 240]. Подобные натуралистические тенденции в период становления мордовской литературы, как и русской (советской), не были, на наш взгляд, в ней отрицательным явлением. Это – один из способов запечатлеть события суровой действительности, нацелить на жизнеподобие. Нагнетание жестоких эпизодов исполнено в повести особого смысла: за тематическим и стилевым своеобразием стояла единая кондурушкинская концепция личности и революции.

Для мордовского прозаика важна личная драма человека, а революция – движение масс – только фон, на котором она развертывалась. В повести показана драма интеллигента,  который одинаково осуждает насилие и красных, и белых, ненавидит кровь, мечется вместе с массой то в одну, то в другую сторону. Такой мечущийся герой, делающийся свой мучительный выбор – новый характер, переломивший границы описательно-хроникальных рамок повести. Писатель испытывает Петра Николаевича, проверяет на прочность в единоборстве с враждебными ему обстоятельствами, в которых особенно наглядно проявляются его физические и моральные качества, когда проступают его суть, его человеческие возможности, когда исследуется вопрос – может ли человек возвыситься над обстоятельствами, способен ли он к борьбе. Повесть С. Кондурушкина призвана была зафиксировать состояние характера на данном этапе, без углубления в прошлое или без перспективного показа ожидаемой действительности. Человеческая личность стала в произведении важнейшей сферой проявления и реализации всевозможных исторических, социальных, психологических характеристик времени. «Не «сошли с пути», проложенного русской литературой прошлого, писатели XX века, а пути эти стали другими, потому что художник по-иному теперь реализовал свое отношение к больным проблемам века» [2, 1985: 9].

Большое значение имеют впечатления и переживания самого автора, ставшего свидетелем круговерти гражданской войны, выраженные в повести особым изображением действительности и использованием различных эмоционально-риторических языковых средств и стилевых приемов. С. Кондурушкин, поставив во главу угла проблемно-идейный, оправданно тенденциозный подход к материалу, не забывает экспериментировать в использовании различных художественно-поэтических средств, наиболее ярко подчеркивающих картины окружающей действительности: «город поджал свое голодное брюхо, точно волк, и заковылял, застонал, наполнился ужасом за завтрашний день» [3, 2006: 221]; «толпа текла непрерывно, кружилась внизу, как вода в водовороте, разливалась по залу, ложам, заливала все свободные места» [3, 2006: 231]; «Ночной мрак силился прикрыть от мира людское злодеяние и махал испуганно над догоравшим костром темными крыльями» [3, 2006: 241]. Контрастность образов как бы раздвигала общее содержание повести, создавая особую разреженность повествовательной атмосферы, благодаря чему общая картина событий выглядела по-особому значительной и правдоподобной.

Антитеза, проявившаяся в обрисовке окружающей обстановки, играет большую роль и в сюжете повести. Мордовский прозаик вводит в текст сон поручика, который рассказывает собравшимся о своей умершей шестилетней дочери Сони, явившейся к отцу накануне забастовки. Маленькая девочка произносит важные в жизни и белых, и красных слова: «Папочка, брось оружие, тогда я к тебе подойду…» [3, 2006: 227]. Обозначенную линию, продолжает образ девочки Лены, которую  Кропотов встретил на улице в момент беспорядков. На наш взгляд, эта девочка – персонаж-символ, олицетворяющий время, трагедию России. Над ней, как над беспредельной незащищенностью едва проснувшейся жизни, угрожающе нависла, а потом и убила вся громада противоречий суровой эпохи революции. Непримиримость к «чужому», жестокосердие людей, неустроенный быт эпохи, нерасположенный к слабому и требующий от человека уверенности в борьбе за свои интересы и силы, человеческое невежество, затаенная недоверчивость порушили «чужую» детскую жизнь, которая не смогла разбудить в их сердцах человечность как своей беззащитностью, так и своей причастностью к будущему, возможно, другому, доброму и справедливому.

 Автор отмечает, что только Кропотов, в котором теплилось еще что-то сострадательное и человеческое подумал: «»Отречемся от старого мира»… Как можем мы отречься от старого мира, если он в каждом из нас, он – наша природа, природа целых десятков поколений! Мы родились и умрем рабами, трусливыми, лживыми и кровожадными, слезливыми и дикими, безжалостными рабами, нетерпимыми к малейшему свободному движению других… Вот выйти к ним открыто без оружия и сказать: «Братцы… братцы… братцы!..» [3, 2006: 239]. Но Кропотов не вышел, какие можно было бы сказать слова страшной толпе. В уме его вертелись только слова «не ведают бо, что творят» [3, 2006: 239].

Фактически-содержательная антитеза «действительность – сон» соединяет и акцентирует внимание не только на образах двух ни в чем не повинных  душах, но и на более глубоких проблемах – добра и зла, жизни и смерти, лжи и истины.   

Таким образом, жанровая структура повести С. Кондурушкина «Забастовка» сложна и неоднозначна, произведение явно не вписывается в установившийся «литературный канон» того времени. С одной стороны, эстетика проанализированной повести подчинена идеологизированному диктату: налицо социальная детерминация образов, антагонистическое противостояние характеров, а с другой, – резко возрастает фактор художественности: пытаясь отказаться от заданности, писатель обращается к внутреннему миру героя, высвечивая истинно человеческое в человеке.

Анализируемое произведение демонстрирует то факт, что появление и развитие жанра повести в мордовской литературе было тесно связано с процессом жанрово-родового синтетизма, в частности, с одним из его проявлений – драматизацией. Драматическое начало входило в ткань повести, не разрушая её, как неотъемлемая часть, исторически и эстетически обусловленная временем. В связи с этим  повесть получила новые возможности отражения напряженности протекающих процессов и трагически складывающихся судеб людей. Конфликтные ситуации, в которых реализовывал себя персонаж, отличались локальностью в диапазоне охвата событий, однако в совокупности они позволяли писателям обращаться к ведущим социальным проблемам эпохи.

 Литература

 1. Бирюкова О. И. Жанр как основополагающая категория формирования литературного процесса (к вопросу о становлении жанра рассказа в финно-угорских литературах Среднего Поволжья в начале ХХ века) / Бирюкова О. И. // Известия Самарского научного центра РАН. – 2009. – Т. 11. –  № 4. – С. 454-458.

2. Долгополов Л. На рубеже веков. О русской литературе конца XIX – начала ХХ века / Долгополов Л. – Л. : Наука, 1985. – 352 с.

3. Сочинения: Степан Аникин, Степан Кундурушкин, Аполлон Коринфский, Александр Завалишин: конец 19-начало ХХ века / сост. С. А. Богданова. – Саранск, 2006. – 528 с.

5. Шайтанов И. Жанровая поэтика / Шайтанов И. // Вопросы литературы. – 1996. –  № 3. – С. 16- 28.

6. Шмидт В. Нарратология / Шмидт В. – М.: Наука, 2003. – 354 с.

  

Бирюкова Ольга Ивановна – кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы и методики обучения литературе ФГБОУ ВПО «Мордовский государственный педагогический институт имени М. Е. Евсевьева», г. Саранск