О.А.Кувшинникова,

к.ф.н., ст. преподаватель кафедры русского языка и литературы

Восточно-Казахстанского государственного

университета им.С. Аманжолова,

г.Усть-Каменогорск, Республика Казахстан 

 

Образы-мифологемы как отражение диалога культур в лирике

Павла Васильева

Одной из важных отличительных особенностей лингвистической мысли на современном витке её развития становится внимание к фактам языка в условиях его функционирования, анализ языковых единиц как компонентов текстовой деятельности, носителей культурно значимой информации. Объектом нашего описания выступают знаки, обретающие в границах художественной системы особый статус благодаря своей семиотической ёмкости, запечатлевающие мотивы мифологической картины мира  и трактуемые нами как образы-мифологемы. Исследование ведётся на материале поэтического творчества П.Н.Васильева.

Наследие этого автора отличается богатой палитрой смыслов, ассоциативной насыщенностью, обращённостью к различным фрагментам мирового культурного фонда, сравним замечание В.И.Хомякова: «Мировоззренческая позиция поэта формировалась под влиянием многих факторов, определивших авторское видение мира и его восприятие жизненного опыта, разных культурных парадигм, этических и эстетических представлений» [Хомяков, 2007].

Отличительной чертой человеческого сознания на ранних стадиях его развития является преобладание иррационального способа объяснения явлений действительности, который обусловлен чувственно-эмоциональным подходом к трактовке реального события: «…человеческий субъект на данной ступени развития есть не что иное, как только физическое тело, находящееся во всецелой зависимости от окружающих стихийных сил и чувствующее себя только слепым орудием в руках тоже слепого хаоса вещей» [Лосев, 1982: 274].

Современный язык регулярно воспроизводит мифологические смыслы, чаще — посредством инструмента метафоры, которая может быть рассмотрена как механизм организации познавательного действия. Известны попытки ученых осмыслить процесс мифологического познания через логическую операцию сравнения: «устанавливая параллелизм объектов реальной и/или иллюзорной действительности, мифологическое сознание базировалось на гносеологической операции сравнения (и в этом оно не отличается от материалистического – различия проявляются лишь в выборе агентов сравнения), что, в свою очередь, обусловило метафоризацию языка» [Кошарная, 2008: 14-17].

как типичные компоненты познавательного опыта человека мифические структуры, образы могут репродуцироваться на другие фрагменты картины мира, представляясь одним из способов её осмысления (т.е. носят прототипический характер). При этом мифические образы соотносятся со структурой описываемой ситуации как идеальные концепты; устанавливаемая на денотативном уровне связь может быть квалифицирована как условно-субъективная, сравним замечание А.М. Пятигорского при анализе мифообраза Судьбы как «способа интерпретации события в ”Махабхарате”»: «Судьба не есть событие (или факт), а тем более знание события, она существует лишь как концептуальная основа для интерпретации события; как особый способ промысливания события. Или, точнее, идея, при помощи которой одно событие соотносится с другим внутри одной ситуации» (- курсив автора монографии. – О. К.) [Пятигорский, 1996:164].

Анализ поэтической системы Павла Васильева позволил выделить несколько устойчивых рядов образов, представляющихся отголосками мифологического мышления. Классификация мифообразов проводится на семантическом основании, а поскольку несколько образов закономерно проявляют сходство (типичность) в выражении идеи, появляется возможность говорить о тяготении их к определенной концептосфере.

1 Мифообразы концептуальной сферы «судьба» — концепты, сформировавшиеся в архаичном познании, характеризующиеся наиболее абстрактным содержанием, которые служат обобщенной оценкой течения жизни (судьба, жизнь и под.): «- На счастье ль, все карты спутав нарочно, Судьба наугад козыряет мной?» («Семипалатинск»), «И здорово жизнь ударяет метко<…>»(«Семипалатинск») или отдельного события (удача, беда, горе и под.): «…кочевала беда, беда Из аула в другой аул» («Джут»), «Большое горе Наледью синей легло в степях» («Джут»), «Горе идет» («Соляной бунт»), «Расшатывает горе дубовый пригон» («Конь»). Древнейшее сознание русского человека выстраивает целую систему образов-“двойников”, через которую объясняется событийный фон жизни – события интерпретируются как происходящие, случающиеся с человеком по какой-то сторонней воле, а не как творящиеся им самим. А.А. Потебня, анализируя концепт «доля», замечает, что образы доли и «подобных ей существ» представлялись отличными от человека, между долей и её носителем могли устанавливаться разные отношения [Потебня, 1989: 480-481].В авторской лирике образы судьбы, жизни, удачи и др. регулярно осмысливаются в ракурсе персонализации: «И проносимся все мы сразу – Ветер, птицы, удача, всадники – По курганам за рыжим пламенем» («Охота с беркутами») – в данном случае удача (синхронно — абстрактное понятие) в метафорическом контексте приобретает семантическую функцию активного деятеля. Характерным является присвоение абстрактному понятию некоторых черт физического облика человека: «раскачивалось На пыльной траве, Ноги поджав, горе само» («Соляной бунт»). По «сценарию» персонификации понятия, за которым закреплено событийное содержание, строятся отдельные индивидуально-авторские метафоры: «Гроздью серебряных бубенцов Свадьба Над головою Трясёт», «Горстью серебряных бубенцов Свадьба швыряется В синь туман»  («Соляной бунт»), «И в Тоболе остались широкие крылья знамен, Обгоревшие крылья, которыми битва махала» («Соляной бунт»).

2 Мифообразы, «портретизирующие» природные явления, стихии в их воздействии на мир человека (мороз, ветер, джут, буран, метель, зной и под.): «Чёрный куст, тонкий куст – можжевель. Лижет стремя твоё метель. Всё равно не уйдешь далеко От седых её языков» («Джут»), «Бычьи его (- коня. – О.К.) кости Мороз ломает» («Конь»), «Ветер скачет по стране, и пыль вылетает из-под копыт. Ветер скачет по степи, и никому За быстроногим не уследить» («Охота с беркутами»), «тревожный свист осатаневшей стужи» («Верблюд»), «Это старый и хитрый джут, Он по пальцам считает дни. Хохоча, сумасшедший джут Зажигает волчьи огни» («Джут») – типичным способом художественной репрезентации мифообразов становится их представление в качестве субъекта-деятеля, при этом сообщаемая им активность организуется по модели человеческой деятельности, направленной на достижение конкретного результата (либо носящей разрушительный характер). Природному явлению могут также присваиваться признаки физиологической, психической организации живого существа (языки метели, копыта ветра, осатаневшая стужа, старый хитрый сумасшедший джут).

3 Мифообразы, представляющие «низший демонарий» [Питина, 2002: 21] — чёрт, лихо, леший: «…монашье злое лихо …пригорюнилось в углу» («Лето»). Лихо – дух зла, несчастья, изображавшийся народной мифологией в различных человекоподобных образах.

4 Мифообразы, являющиеся результатом персонификации человеческих чувств и состояний (грусть, болезнь и под.): «Он (жених), словно волка, гонял тоску» («Соляной бунт»).

5 Мифообразы, изображающие различные временные отрезки в качестве живого существа (персонификация времени суток, времён года): «Но вот наступает ночь, — Когда Была ещё такая же вторая, Так же умевшая Звёзды толочь?» («Одна ночь»), «август (…) зазывает к птичьей кутерьме Любимую с тяжелыми ноздрями, С широкой бровью, крашенной в сурьме» («Август»).В образе времени года, запечатленном «наивной» картиной мира, можно заметить следующие особенности, фиксирующие наиболее распространённые способы антропоморфизации его человеческим сознанием: образу времени года метафорически приписываются отдельные детали физического облика, образ наделяется «внешними» признаками живого организма: «у зимы — рот велик» (фольклор), у П.Васильева: «Рудая осень, Будет притворяться. Ведь лебеди летят с твоей руки, И осы желтые В бровях твоих гнездятся» (по сходной модели в стихотворении «Август» построены метафоры «месяц большерот», «подсолнуха хмельная голова» и под., в которых физиологические качества человека переносятся на объекты природного мира); образу времени года присваиваются признаки пола и отдельные черты характера (которые зачастую оказываются обозначенными очень схематично), время года получает определенную социальную роль, благодаря которой встраивается в систему каких-либо отношений (чаще – родственных, семейных), а также эмоционально-чувственных контактов.

Большинство упомянутых метафорических моделей находим в образцах различных жанров фольклора.

Поэтическое творчество П.Н.Васильева запечатлевает отдельные образы и мотивы мифологической картины мира, благодаря чему становится интересным объектом изучения в аспекте диалога культур.

Литература

Кошарная С.А. Миф, символ, метафора: пересечение в слове // Російська філологія. Український вісник: Науковий журнал. – 2008. – № 3-4. – С. 14-17

Лосев А.Ф. Знак, символ, миф. — М.: Изд. МГУ, 1982. – 479 с.

Питина С.А. Концепты мифологического мышления как составляющая концептосферы национальной картины мира. —  Челябинск: Челяб. гос. ун-т, 2002. — 191 с.

Потебня А. А. Слово и миф. – М.: Правда, 1989. – 623 с.

Пятигорский А.М. Мифологические размышления. Лекции по феноменологии мира. – М.: Языки русской культуры, 1996. – 280 с.

Хомяков В.И. Художественная картина мира в творчестве П.Васильева (из истории мировоззренческих и стилевых исканий в русской поэзии 1920-1930-х годов). Автореф. дисс. …докт.филол.н. – М., 2007 — [Электронный ресурс] / Режим доступа: http://cheloveknauka.com /hudozhestvennaya-kartina-mira-v-tvorchestve-p-vasilieva #ixzz2Qdv23uke, свободный. – Загл. с экрана. – Яз. рус.